Владимир Ост. Роман - Сергей Нагаев

Почему все получается наперекосяк? Ну, ладно, Вася с Аленой – их, может быть, устраивает то, что случилось. Во всяком случае, недовольными они не выглядели. Но почему история любви самого Владимира с Анной оказалась такой культяпой? Почему они с Аньчиком почти сразу принялись отравлять друг другу существование? Ведь как было бы здорово, думал он, если бы у них с самого начала все сложилось нормально! Счастье казалось таким достижимым!

Он вспомнил, как все начиналось. Вспомнил, как они лежали на траве у реки во время корпоративного пикника. Каким прелестным, мудрым и одновременно по-детски озорным был ее взгляд. А какая у нее фигура?! Божественная. Аньчик – само совершенство. Венера Милосская.

Вспомнил он также и тот день, когда точно понял, что любит ее. Он лежал на больничной койке, а в окне, в небесах, летел самолет. Самолет заунывно гудел, унося его любовь… Почему именно в тот день он понял, что влюбился? Что было накануне? Анна навестила его. Они поболтали. Пока не начали препираться. По поводу чего они ссорились? Теперь уже и не вспомнишь. А о чем говорили до ссоры? О пустяках каких-то. Он ей рассказал анекдот про девушку, которая в первый раз пришла к гинекологу и не знала, как правильно усаживаться в смотровое кресло. А гинеколог ей сказал: «Ты в „Оке“ когда-нибудь отдавалась? Ну вот и тут устраивайся так же». Осташов улыбнулся. А чего? Смешной анекдот. Но Анна, вспомнил он, тогда не засмеялась. Наверно, для нее эта история была слишком непристойной, подумал Владимир.

Опрокидывая рюмку за рюмкой, Осташов потерял счет времени, и в некий момент дошло до того, что сорокаградусный напиток, перевалив в организме Осташова определенный Рубикон, стал на корню пресекать любые поползновения мозга оценивать и размышлять, и тогда Владимир погрузился в пучину безмысленного уныния.

Между тем, в бильярдной на втором этаже Алена занималась сексом уже только с Василием. Она стояла, навалившись грудью на бильярдный стол, а Наводничий пристроился сзади.

Освободившийся, таким образом, от текущих дел Григорий по этому поводу не кручинился. Напротив, он был очень доволен тем, что может спокойно допить остатки шампанского, и уж тем более возрадовался, когда заметил полбутылки водки, оставленной Владимиром на полу у двери.

Выпив все до капли, он оделся, спустился, держась за перила, на первый этаж, и подошел к Осташову, который все еще сидел за столом. Владимир не спал, как вначале показалось Хлобыстину, но и в разговор вступать явно не собирался. По крайней мере, ни вопросы, обращенные к нему, ни встряхивание не смогли вывести его из нирваны, и Григорий махнул на него рукой. И допил то немногое, что оставалось в бутылке, стоявшей на столе рядом с Владимиром. А потом вдруг вспомнил, что завтра они уже не смогут сюда прийти, завтра в здании церкви начнется новая жизнь, и, стало быть, сегодня у них последний шанс добыть фотоснимок, компрометирующий Ивана Кукина.

– Слышь, Вовец, – неверным голосом сказал он. – Надо бы взять камеру и на купол подняться, вдруг сегодня повезет Махрепяку сфотать. Ты как, идешь со мной?

Осташов промычал в ответ нечто, что при внимательном прослушивании можно было расшифровать так:

– Да кому это вообще надо? Не занимайся фигней.

– Ну и черт с тобой, жопер, – резюмировал, тоже не без примеси мычания, Григорий и пошел на второй этаж.

Нельзя, конечно, сказать, что по лестнице хмельной Хлобыстин взметнулся, или хотя бы непринужденно поднялся. Нет, он преодолевал ступени тяжко, с незапланированными заминками и даже отступлениями, но зато очень целеустремленно (пьяные вообще порой бывают гораздо более настойчивыми в преодолении препятствий, чем трезвые).

Войдя, наконец, в бильярдную, Григорий уже было собрался отчитать Василия за праздность и уклонение от исполнения долга, но в комнате никого не обнаружил.

– Гриша, Вова, где вы там? – услышал он зов Алены откуда-то из другого помещения. – Вам чаю налить?

«Они с Васькой на кухне», – сообразил Григорий.

– Лучше водки, – сказал Хлобыстин, выглянув из бильярдной в коридорчик, и увидел, как из двери кухоньки выглянула голая Алена.

– Водка is over, – сказала она.

– В смысле? – сказал Григорий.

– Что в смысле? Выхлестали все. А где ваш третий-то друг, Володя?

– Внизу. В коме.

Алена скрылась.

Хлобыстин снова махнул рукой – теперь в сторону исчезнувшей Алены.

Он постоял, поморгал, решил пойти на кухню сказать Василию, что собирается на фотодежурство, но поленился и направился к бильярдному столу.

Фотоаппарата на столе не было. Что ж, значит, он лежит в кофре. А где кофр? Вот он, на тумбочке.

Григорий открыл сумку Василия. Внутри лежало два фотоаппарата. Хлобыстин вспомнил, с которым из них они караулили Кукина, и, повесив аппарат себе на шею, пошел к окну. Вскарабкавшись на подоконник, он вылез наружу, на строительные леса. Куртки на нем не было, но ему и без нее было жарко.

Григорий огляделся, оценил протяженность маршрута до церковного купола со свисающим с него крестом и двинулся вперед по заснеженному дощатому настилу лесов.

…Иван Кукин, тем временем, лежал голый на узкой простенькой кровати, на краю которой, спиной к нему, сидела обнаженная молодая женщина с раскиданными по плечам русыми волосами.

Комнату освещала занавеска – ровным бордовым светом. То есть свет испускала не бордовая занавеска, а некая лампа, стоявшая на подоконнике за задернутой занавеской.

– Вань, а зачем ты лампу с пола на подоконник перенес? – не оборачиваясь, тихо, почти шепотом спросила женщина.

– Так лучше. Типа ночника получается. Теперь можешь и не выключать свет, когда мы тут с тобой кувыркаемся.

– Хитренький. Ты же знаешь, что я при свете стесняюсь.

– Мы с тобой как договорились? Что я тебя учу, как быть свободной и независимой. Я тебе уже сколько раз говорил: нехрен саму себя стыдиться, тогда и трусить в жизни не будешь. Какой у нас девиз? Культур-мультур, и танки наши быстры. Запомни: напеваешь это сама себе и делаешь что хочешь.

– С чего ты взял, что я кого-то боюсь? Перед кем я, по-твоему, трушу?

– Перед кем? Да хоть перед мамой своей. Ты же сама рассказывала.

– Да, это правда. Хорошо, что ты у меня такой умный.

– Вот и делай, что тебе умный человек советует.

Женщина встала с постели, подошла к окну, выглянула из-за занавеси на улицу.

Теперь, когда она стояла в полный рост, ее фигура стала доступна для полноценного обозрения, и случайный, независимый наблюдатель, окажись он тут и спроси кто-нибудь его мнение о контурах девушки, пожалуй, не рискнул бы назвать эти контуры образцовыми и безупречными. Было очевидно, что в конкурсе на звание мисс Вселенной она не прошла бы и первого отборочного тура. Потому что ее до этого тура не допустили бы.

Нет, определенно нет – у случайного наблюдателя (объективно настроенного наблюдателя) ни за что не повернулся бы язык сравнить ее с Венерой Милосской. Если уж использовать аналогии из мира искусств, то эту полноватую девушку с ногами, созданными, скорее, для ходьбы, чем для наслаждений, – эту девушку можно было презентовать, как сошедшую с полотен Кустодиева. В общем, то была классическая русская красавица.

– Какой снег идет, просто бесподобный, – шепотом сказала она и скрылась за занавеской, встав перед окном, рядом с установленной на подоконнике настольной лампой.

– Слушай, а на фига ты все время шепотом говоришь? – сказал Иван. – Мы же одни.

– Не знаю, настроение такое. Я думаю.

…К этому моменту Осташов уже очнулся от пьяного отупения, в котором ранее его застал Хлобыстин.

Мысль о том, что его любовь к Анне не может вот так просто кончиться ничем, с новой силой овладела им. Владимир по-прежнему сидел на том же стуле, но уже в другой позе – вялость и размягченность сменились решительностью. Что, впрочем, не означало, что он протрезвел. Он был основательно пьян и упорно думал, однако никак не мог надумать – что делать? Решимость в наличии имелась, но, увы, не было никакого решения.

Осташову захотелось походить туда-сюда. Хождение из угла в угол или от стенки к стенке обычно помогало сдвинуть мысль с мертвой точки. Он резко встал, но его так качнуло, что от променада по залу пришлось отказаться.

Владимир со злостью на свою беспомощность смахнул со стола на пол что под руку попало.

А этажом выше к этому моменту Алена и Василий играли в бильярд. Василий был обут и на нем были брюки, а на его партнерше по игрищам были только трусики и туфли.

– Вась, закрой, пожалуйста, окно до конца, ато мне как-то уже становится прохладно, – сказала она. – Это Гришка, наверно, проветривал. Куда он сгинул, интересно?

– Может, за водкой попер?

– Сколько ж можно? Теперь мой ход?